Источник: Жаринов С.А. Философия любви стоицизма. Пневматическая любовь-στοργή и amor fati // Феномены культуры : сборник научных статей по материалам конференций / отв. ред. Л. Л. Мехришвили. – Тюмень: ТИУ, 2019. С. 145-152.
Хотя стоики использовали различные слова для описания любви, то, о чем они говорили, можно редуцировать к понятию разумной привязанности. Для выражения этого чувства греки использовали слово «сторгэ» (στοργή). которому в словарях даются такие значения, как «любовь», «нежность», «материнская любовь». Родственный глагол στεργω – «терпеть», «уступать», «молить», «просить», «любить родителей, детей, отечество», «быть довольным», «переносить терпеливо» [1; 2]. Последние два значения как раз созвучны мировоззрению стоиков с их принципом смирения перед всяким роком – довольствоваться тем, что имеешь (что заимствовано у киников). Марк Аврелий как раз использует στέργεῖν в этом значении: «должно принимать с нежностью (στέργεῖν) все то, что с тобой случается» [3, с. 25]. Этот глагол означает: «спокойно и с терпеливо выжидающим чувством смиряться с неизбежным» [4]. Также он указывает на спокойное отношение к тесно связанному с нами объекту, причем эта связь нерасторжимая, прирожденная, природная. Любовь-привязанность – это самый инстинктивный и животный вид любви. Она в наименьшей степени отличает нас от животных [5, с. 226, 220]. Сторгэ – это «нежная, спокойная и уверенная любовь родителей к детям, мужа к жене, гражданина к отечеству» [6, с. 320]. Эта любовь побуждает любящего заботиться, оберегать и охранять любимый объект. Кстати, слово «сторгэ» этимологически связано с русскими «стеречь», «сторожить» [7, с. 757].
Любовь, в широком смысле, для стоиков – это естественный феномен, выражающий универсальную космическую связь вещей. Ее наличие среди людей обусловлено внутренними, природными связями между вещами. Согласно космологическим представлениям стоиков, мир представляет собой нечто единое, своего рода огромное тело, где все существа – члены: «Природа (она же Бог, Мировая Душа, Логос – С.Ж.), из одного и того же нас сотворившая и к одному предназначившая, родила нас братьями. Она вложила в нас взаимную любовь, сделала нас общительными» [8, с. 238]. В оригинале: Haec nobis amorem indidit mutuum et sociabiles fecit. Сенека здесь использует латинское amor, которое обычно используется для перевода греческого ἔρως. Эта «единительная сила» действует не только среди разумных существ, но и среди стихий, растений, камней, животных, причем с разной интенсивностью. В животном мире она породила «едва не любовь (ἔρωτες)» [3, с. 51]. Таким образом, любовь – не есть результат сознательного выбора, но в детерминистской картине мира стоиков она – неподвластная человеку сила, результат имманентного, естественного родства между существами. Для стоика же, высшее благо, счастье и конечная цель человека заключается в том, чтобы жить в «согласии» (ὁμολογουμένως) или в «соответствии» (ὁμολογία) с природой-логосом. Такая жизнь тожественна добродетели (αρετή) [9, с. 77]. Базовой природной любовью, согласно стоицизму, является любовь к самому себе («наши души, от природы наделенные любовью к самим себе (amorem sui)» [8, с. 64]), что означает не только инстинкт самосохранения, но и волю быть верным своей природе-логосу. Для обозначения любви к себе Сенека использует слова, родственные латинскому «amor», а Марк Аврелий – «φῐλία». Последний заявляет: «Не любишь (φιλεῖς) ты себя, иначе любил бы и свою природу, и волю ее» [3, с. 23]. Любовь к себе – это выражение «первичной склонности» (οἰκείωσις φύσεως, prima conciliatio), которая, согласно Плутарху, «ощущение и принятие «своего» [9, с. 83], т.е. способность ощущать и выбирать то, что сообразно собственной природе. Любовь к себе не только предшествует другим видам любви, но и превосходит их по силе. Согласно древнеримскому писателю Авлу Геллию, по учению стоков «для нас нет ничего любезнее и дороже, чем мы сами» [10, с. 64]. Поэтому прежде, чем спешить к любимому, нужно спешить к самому себе, трудясь над собственным совершенством [8, с. 63].
Любовь, таким образом, есть склонность к тому, что сходно, а значит ближе по природе. И в этой в своей человек любви движется от частного к общему: сначала он испытывает любовь к себе как самому природно близкому, затем – к родственникам, товарищам, согражданам, а в итоге – ко всем людям вообще [10, с. 65]. От любви к другу как своего «второго Я» (Зенон), которого именно поэтому можно любить, происходит расширения Я на все человечество. Так, согласно стоикам, можно прийти объединению всего рода человеческого. Это идея нашла свое выражение в утопическом учении о космополисе, о всемирном государстве разумных существ – богов и людей. Зенон в своем сочинении «Государство» излагает концепцию мира без внутренних границ как единого полиса, который управляется божественной силой (той же, что управляет природой), и который включает не только людей, но и богов. Той силой, что связывает всех граждан, является взаимная любовь (дружба). Согласно свидетельству Афинея, в «Государстве» Зенон сказал: «Бог Эрот – тот, кто споспешествует нам ради благополучия государства». Ведь он – «это приуготовитель дружбы, свободы и даже единомыслия» [9, с. 103]. В итоге, космополис реализует то, что заложено самой Природой-Логосом-Богом. В космополисе царит эгалитаризм, исчезает различие между греками и варварами, свободными и рабами, а все люди становятся братьями. Однако братство, дружба и равенство возможны, согласно Зенону, только между добродетельными [9, с. 92] (идея восходит к Платону и Аристотелю), т.к. «дурные люди не равны в правах с хорошими» [9, с. 93]. Тех, кто не стремится к добродетели, Зенон называет «врагами, неприятелями, рабами и чуждыми друг другу людьми – даже если это родители и дети, братья и домочадцы» [9, с. 93].
Страстная, чувственная любовь (ἔρως) рассматривается в стоицизме в контексте учения о страстях. Страсть (πάθος) – «неразумное и противное природе движение души, или чрезмерно сильное влечение» [9, с. 86], которое вышило из повиновения разума. Страсти не являются естественными, коренясь в определенной части души, но произвольными, порождаемые неразумными действиями разумной души. Другими словами, рациональное (разум, или руководящая часть души, ἡγεμονικόν) становится источником иррационального (страстей). Зенон считал страсти деформациями душевной пневмы, которые вызваны ложными суждениями разума [9, с. 88]. По этой причине стоики, в отличие от Платона и Аристотеля, которые говорили лишь об умерении страстей, признавали возможность их элиминации [11, с. 170]. Этот недуальный подход к душе характерен именно для Древней Стои. В Средней (Посидоний) и Поздней (Сенека, Марк Аврелий) уже выделялась, в духе платонизма, неразумная часть души.
Итак, стоиками выделяются четыре рода страстей: скорбь, страх, желание (ἐπιθυμία) и наслаждение (ἡδονή) [12, с. 302; 9, с. 89]. Любовь как страсть является подвидом желания: «Любовь (ἔρως) – это желание, … это стремление к сближению, вызванное видимостью красоты» [12, с. 303]. Секст Эмпирик полагает, что здесь имплицитно идет речь о педерастии: «Тот, кто говорит, что любовь — это тяга к единению, подразумевает «с прекрасными юношами» (хотя бы и не высказывая этого): ведь никто не любит стариков или людей, перешедших за зрелый возраст» [11, с. 153]. Сенека называет любовь (amor) страстью, наряду с гневом и грустью [8, с. 268]. Наслаждение также связано с любовью, т.к. оно «есть неразумное возбуждение к предмету, который лишь по видимости предпочтителен» [12, с. 303]. Одной из форм наслаждения является распущенность или разврат. Получается, что любовь – иррациональна, ведь это результат заблуждения касательно красоты объекта. Если бы стремление было бы направленно на подлинную красоту, т.е. божественную красоту добродетели, любовь изменила бы свое качество, став разумной. Сенека пишет: «Всякий, повторяю, загорелся бы к ней любовью (amore), если бы нам посчастливилось ее увидеть; … Но мы, если бы захотели освободить от всех преград зрение души, … могли бы разглядеть добродетель даже в прячущем ее теле, … мы увидели бы, повторяю, эту красоту даже сквозь скрывающую ее грязь» [8, с. 293-294]. В этой разумной любви наслаждение становится радостью, желание – волей. Радость и воля суть «добрые страсти», или «разумные возбуждения». К первой относятся такие подвиды, как «отрада, веселость, благодушие», ко второй – «доброжелательство, добросердечие, любезность, приязнь» [12, с. 304]: εὔνοιαν, εὐμένειαν, ἀσπασμόν, ἀγάπησιν.
Следовательно, качество любви определяется ее объектом. Обращенная к добродетели любовь естественно превращается в дружбу как истинный ее смысл, основание и цель: «Любовь (ἔρωτα) – это стремление к сближению, вызванное видимостью красоты, и направлена она не к соитию (συνουσίας, «половая связь» – С.Ж.), а к дружбе (φιλίας). … Именно частью дружбы является любовь (так пишет Хрисипп в книге «О любви»), а отнюдь не посланным богами даром» [12, с. 308]. К этой дружбе, по-видимому, относится и «любовь (φιλεῖν) к ближнему», которая согласно Марку Аврелию, свойственна именно разумной душе [3, с. 62]. Сенека называет «страсть влюбленных» (affectus amantium) «безрассудной дружбой» (insanam amicitiam). В свою очередь дружбу можно назвать «разумной любовью», т.е. такой любовью, которая лишена иррациональных, страстных черт, которые приносят вред. Поэтому Сенека и заявляет: «Друг всегда любит, но кто любит, тот не всегда друг. Потому что дружба (amicitia) приносит только пользу, а любовь (amor) иногда и вред» [8, с. 63]. Не всякая любовь является разновидностью дружбы, но только разумная любовь, которая именуется «дружеской любовью» и «достойной любовью» [11, с. 268]. Таким образом, можно сказать, что у любви и дружбы одна субстанция (пневма). В нормальном, т.е. сообразном природе/логосу, положении имеет место дружба как разумное возбуждение, в состоянии иррациональной чрезмерности пневма деформируется и порождает любовь.
Мудрец не чужд «дружеской любви» (или «истинной любви»), которая есть «тяга к дружескому общению, возникающая под воздействием красоты облика» [11, с. 247], ведь это «истинная любовь». Во-первых, данная любовь не есть вожделение (страсть), ибо в мудреце нет ничего неразумного, поэтому она стремится не к соитию, но к общению. Во-вторых, для мудреца важна не внешняя красота облика [юношей], но то, что в нем проявляется подлинная красота – красота добродетели, ибо «она – цвет добродетели» [11, с. 268-269]. Дружба и «любовная дружба» сходны в том, что они ценны сами по себе, и не служат какой-то иной цели [8, с. 238]. Поэтому такое чувство может искать и мудрец, который характеризуется тем, что не нуждается ни в чем/ком, кроме себя. Самого себя мудрецу хватает, чтобы жить блаженно (ευδαιμονία): «Высшее благо не ищет орудий вовне: оно создается дома и возникает только само из себя. Если же хоть какая-то часть его заимствуется извне, оно уже зависит от фортуны» [8, с. 17]. Но этого для мудреца все-таки недостаточно, чтобы просто жить. И здесь мы подходим к специфике стоического отношения к Другому.
Мудрец желает друга не самого по себе, но, как пишет Сенека, чтобы «не оставалась праздной столь великая добродетель», как «деятельная дружба», «чтобы самому было за кем ухаживать в болезни, кого вызволять из-под вражеской стражи» [8, с. 16]. Здесь мы видим не любовь к ближнему, но любовь к добродетели. Дружба – это своего рода нравственная практика совершенствования, а Другой – средство, чтобы жить добродетельно. Друг необходим мудрецу так же, как руки и глаза, но в жизни нравственной. Друг в своей уникальности не важен, поскольку «добродетель на все дела смотрит одинаково, как на свое порожденье» [8, с. 117]. Конечно же, не следует приписывать утилитарные мотивы мудрецу, т.к. к дружбе «его влечет не собственная польза, но естественная тяга (naturalis inritatio)» [8, с. 17]. Последняя – это как раз та природная связь, что связывает не только людей, но и все вещи. Поскольку для человека естественно дружить, постольку он и сближается с другими людьми.
Хотя мудрец и «любит как никто друзей», он верит, что носит в себе свое благо, т.е. добродетель и разумность. В качестве примера Сенека приводит историю о философе Стильпоне, который, потеряв свою жену и детей, сохранил блаженное состояние и на вопрос о том, потерял ли он что-нибудь, он ответил: «Все мое благо со мною!» [8, с. 17]. Подобная реакция естественна для мудреца, ведь его характеризуют такие качества, как самодостаточность, бесстрастие и невозмутимость (αὐτάρκεια, αταραξία, απάθεια). Поэтому ему чужды такие чувства к Другому, как сострадание и жалость: «Сострадание – скорбь души о чужих бедствиях, или грусть о чужих невзгодах … Но мудрец не испытывает скорби» [11, с. 173]. Тоску о потере ближних снимает добродетель, заполняющая всю душу [8, с. 141]. Вообще, стоическое отношение к смерти близких выглядит достаточно цинично (кстати, киники оказали влияние на стоиков). Согласно Сенеке, оплакивать потерю любимых так же глупо, как оплакивать опавшие листья [13, с. 207], ведь это результат деятельности Провидения (πρόνοια). Утрата одного не тягостнее утраты другого, ведь появятся новые, «хоть прежние вновь и не родятся» [8, с. 263]. Последнее не должно нас беспокоить, т.к. и мы сами (а базовая любовь – любовь к себе) постоянно меняемся, теряя себя прежнего, но не столь явно. Чтобы не впадать в печаль по поводу потери чего-либо, Эпиктет предлагает следующее аскетическое упражнение. Если испытываешь к чему-либо привязанность, следует к этому относится не как конкретному, но как к принадлежащему к определенному роду, который не может быть отнят и потерян: «если ты целуешь свое дитя, если брата, если друга, никогда не давай своему представлению полную волю и не позволяй радости доходить до чего ей угодно, но сдержи их, помешай им, как стоящие за триумфаторами и напоминающие им, что они люди» [13, с. 207]. То, что ребенок умирает, не в нашей власти, а вот если мы возводим его к идее человека, что находится в нашей власти, мы сможем к нему относиться так, как будто он не умер, и не придем в смятение [14, с. 134]. Справедливости ради нужно отметить, что не только к чужой смерти следует относиться безразлично, но и к своей. Крайняя форма отношения стоиков к смерти выразилась в заимствованном у гегесиан самоубийстве через голод. Кстати, стоики Зенон, Клеанф и Сенека покончили жизнь самоубийством.
Можно заключить, что стоики, исходя из пантеистического монизма, утверждают «примат над единичным, единственности над множественностью на общей ступени абстрактной единичности субъективного самосознания» [15, с. 368], тем самым бегут от Другого как не соответствующего единой Природе-Логосу. В этой картине мира нет места любимому Другому, в частности, поскольку нет самой онтологии личности. Она растворяется в едином Логосе. Для стоиков различие между душами, которые к тому же смертны (хотя и живут дольше, чем тела), случайно, т.к. все они – лишь эманации Мировой Души. Для стоиков различие между Я и Другим является временным и относительным. Даже в этике добродетель элиминирует различия между людьми, «ведь они касаются даже не частей, а просто случайных свойств» [8, с. 117]. Для стоиков, как и для Аристотеля, единственной достойной разумного человека любовью является дружеская холодно-рациональная любовь. Однако в отличие от последнего, который подчеркивал важность сознательного выбора в дружбе, стоики считают ее естественной тягой или привязанностью (которую выше мы предложили именовать сторгэ), обусловленную единством телесно-материального космоса, где все связано и устроено единым с ним Логосом-Богом. Сознательно и аскетично подчиняясь этой тяге, стоик следует Природе и Провидению, без всякой личностной мотивации. Если для Аристотеля и Платона любовь (или дружба) может вести к блаженству, то здесь она лишь условие для аскетической практики добродетели. Мудрец достигает счастья лишь в разумной любви к себе, т.е. к логосу в себе. В сущности, стоик не любит ни Другого, ни даже себя, но лишь рок, ведь он и сам есть рок: amor fati – вот окончательная формула стоической любви-сторгэ и всей стоической философии. В завершение интересно отметить гендерные роли космологической модели стоиков. Ум, Природа, Космос – это Зевс, наложенный на финикийского Ваала, мужской принцип. Женский принцип представлен Провидением, или судьбой, это душа мира и квинтэссенция разума, которая соотносится с Афиной (или Афродитой), наложенной на Астарту-Иштар-Анат. Это прояснеет любовь к судьбе стоика, стремящегося реализовать в себе принцип Ума. Он лишь воспроизводит божественный архетип.
Библиографический список
- Вейсман А. Д. Греческо-русский словарь / А. Д. Вейсман. – Санкт-Петербург, 1899.
- Дворецкий И. Х. Древнегреческо-русский словарь. Т. 2 / И. Х. Дворецкий. – Москва, 1958.
- Аврелий Марк. Размышления / Марк Аврелий. – Ленинград : Наука, 1985.
- Козлов М. «Глаголы любви» в Новом Завете [Электронный ресурс] / М. Козлов // «Альфа и Омега», № 5, 6; 1995. – Режим доступа: https://www.pravmir.ru/glagoly-lyubvi-v-novom-zavete/
- Льюис К. С. Любовь. Страдание. Надежда: Притчи. Трактаты: Пер. с англ. / К. С. Льюис. – Москва : Республика, 1992.
- Флоренский П. Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи / П. Флоренский. – Москва : «Издательство ACT», 2003.
- Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. Т. 3 / М. Фасмер. – Санкт-Петербург : Терра – Азбука, 1996.
- Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию / Луций Анней Сенека. – Москва : Наука, 1977.
- Фрагменты ранних стоиков. Т. 1. Зенон и его ученики / Пер. и комм. А. А. Столярова. – Москва : «Греко-латинский кабинет» Ю. А. Шичалина, 1998.
- Туренко В. Основные аспекты взгляда на человеческую любовь в философии ранней Стои / В. Туренко // Modern Science – Moderni Veda. 2015. Т. 2. № 5.
- Фрагменты ранних стоиков. Т. 3. Ч.1. Хрисипп из Сол. Этические фрагменты / Пер. и комм. А. А. Столярова. – Москва : «Греко-латинский кабинет» Ю. А. Шичалина, 2007.
- Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Диоген Лаэртский. – Москва : Мысль, 1979.
- Беседы Эпиктета / Эпиктет / Изд. подгот. Г. А. Таронян. – Москва : Ладомир, 1997.
- Симликий. Комментарий на «Эхиридион» эпиктета / Симпликий // Эпиктет. Энхиридион (Краткое руководство к нравственной жизни); Симпликий. Комментарий на «Энхиридион» Эпиктета. – Санкт-Петербург : «Владимир Даль», 2012.
- Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм / А. Ф. Лосев. – Харьков : Фолио; Москва : ООО «Издательство ACT», 2000.
Семен Жаринов
VIDYĀ 
Оставьте комментарий